Безумие  - Ринат Валиуллин

– Женщине необходимо быть привлекательной. Привлекательность – это её запах.

– Как тебе удаётся так с нами, так легко. Взял, почитал, поставил обратно.

– У меня в голове памятка, памятка романтику. Если вы встретили настоящую женщину, будьте бдительны, не разбрасывайтесь словами. Помните, что настоящего мужчину создают поступки. Теперь я понимаю, из чего я создан.

– Какое приятное самолюбие.

– Ты ещё не знаешь, из каких. Я создан из необдуманных поступков. Ты когда-нибудь совершала необдуманные поступки?

– Только этим и живу.

– Красиво живёшь.

– Красиво, только одного не понимаю, точнее двух. Какого чёрта ты меня так редко? Какого чёрта я тебя так сильно? – хотела натравить на Марса свои руки Шила. Но не было никаких сил, даже ущипнуть.

Пальцы её снова коснулись шрама:

– Ты не любишь меня.

– Я знаю.

– Удивительная штука, любовь: болеешь одним человеком, выздоравливаешь другим.

– Что ты сказала?

– Никогда у меня такого не было, чтобы меня влюбили не любя… – Рука её замерла, будто в суставе села батарейка, Шила уснула. Он тоже закрыл глаза. Потом снова открыл эту комнату и стал изучать обстановку. Она показалась ему молчаливой, но дружелюбной.

* * *

– Ты умеешь ждать, Вика?

– Только не говори, что ты опаздываешь.

– Не скажу. Задерживаюсь, не знаю до скольки. Мюнхен не даёт вылет из-за погоды.

– Ясно.

– Хорошо, что у тебя ясно. – «Мне бы такую ясность», подумал про себя Марс.

– Остроумно, – грела холодную трубку ухом Вика. Она гуляла на улице с коляской. Она смотрела на пары, которые гуляли с детьми, она, почему-то, с коляской. Может, оттого, что малыш её спал, может, оттого, что рядом не было мужа, который давно не выгуливал ни её, ни малыша, ни коляску.

– Что же ты не смеёшься?

– Не смешно.

– Женщине необходимо смеяться.

– Зачем?

– Иначе она начнёт плакать.

– Ты прав. Среднего не дано.

– Среднего и не надо. Именно среднее делает нас рабами, посредственными рабами.

– Тогда как у тебя с любовью?

– Я занимаюсь этим.

– Ты умеешь поднять настроение, – засмеялась в трубку Вика.

– Вика, я с другой женщиной.

– Вот теперь действительно смешно.

– Я серьёзно, я тебе потом всё расскажу.

Вика не ответила, только крепче сжала ручку коляски:

– Ладно, у меня сын проснулся, кормить буду.

* * *

– Что тебе снилось ночью? – спросил Марс, едва Шила открыла глаза.

– Не помню. А что?

– Ты смеялась во сне.

– Значит море.

– Чай будешь или кофе?

– А водка есть?

– Что-то случилось?

– Нет, но очень хочется, чтобы случилось.

– Море?

– Ага, ещё одно море.

* * *

Со стола я взял книгу и влез в чужой роман где-то посередине. Я взлохматил укладку страниц, пытаясь найти место, где остановился в последний раз. Остановок там не было, не было на обочине загнутых страниц. Я добрался до начала следующей главы и начал читать. Отношения были в самом разгаре. Я впился в незнакомые строчки, будто у меня была многолетняя жажда литературы и сок прозы потёк по моим губам:

– Чего звонишь?

– А что, нельзя?

– Мы же договорились, что я сам позвоню, как освобожусь.

– Ну, ты же не звонишь.

– Так я ещё, значит, не свободен. Неужели не понятно.

– Уже свободен.

Однако скоро мне показалось, что эту часть я уже где-то видел. «Или переживал?» «Интересно, смогла бы сказать мне то же самое Шила?» Я пережевал пальцами ещё несколько страниц. Я даже услышал её голос. Твой вольфрамовый голосок дрожал, но светил, и свет его зависел от накала наших страстей. Я любил твой голос и очень боялся его поранить, когда поцелуи переходили все допустимые оральные пределы. Мне нравилось, как ты звала меня есть, а я кричал тебе: «Сейчас, только закончу». И так несколько раз. Ты нервничала, я баловался с выключателем, рискуя на ночь остаться без света, то есть без тебя, без секса, то есть без света.

Я уже несколько раз прочёл:

– Ты обвиняешь меня во лжи?

– Скорее себя в излишнем доверии.

– Видел бы ты мои морщины.

– Да нет у тебя никаких морщин.

– Ты прав, это шрамы наших отношений. – Но слова до меня не доходили, осмысление бродило в другом измерении. Я всё ещё слышал голос Шилы.

– Извини, задерживаюсь. Тебе есть чем заняться?

– Да. Хожу из угла в угол.

– Больше некуда?

– А куда ещё? На часах уже полночь, тебя нет, а угла всего четыре, и все заставлены каким-то хламом. Вот и представь, каково здесь моей широкой душе, – начали скакать по абзацам мои глаза. Так же бывает с людьми, общаешься с ними, читаешь их мысли, кажется, знаешь их наизусть и вдруг – полный абзац. Новый, абсолютно тебе неизвестный человек. Но я не был до конца уверен, так как знакомые куски мешались с впервые увиденными, они мешали, хоть бери и листай всё заново. Похоже, в этих лакунах текста мысли уносило в свои собственные переживания. Такое случалось со мной, особенно в пустых разговорах, в которых я бродил, как в пустой комнате, не зная, к какой стене устроиться поудобнее, прикорнуть и уснуть, чтобы никто не трогал. Что в таком общении я безусловно терял, по крайней мере собеседников точно, те замолкали, обижались, уходили в себя. Книги в доме валялись везде, многие из них не прочитанные до конца, словно женщины, с которыми ты поддерживал отношения. Взял, потрепал её, она тебе – нервы, отложил в сторону. Потом под настроение взял другую, удобно, как в гареме, только женственность эта такая неприхотливая.

Время тянулось, наконец стрелки сели на шпагат, было без четверти три. Я понял, что ждать больше не имело смысла, надо было идти навстречу. Мне захотелось встретить её у университета. Я закрыл книгу и стал одеваться.

* * *

Марс вышел из дома, в весну. Апрель потёк, растаял каток, и двойная сплошная лыжни тоже пропала. Дождь весело прыгал по лужам. Весенняя влага наполнила улицы, словно это были гениталии города. Природа хотела секса, город тоже хотел, он и имел её постоянно, захватывая всё новые участки её прекрасного тела под застройку. Там было чем поживиться. «Поставят кондоминиум или гипермаркет?» Я прошёл рядом с забором, который возвели невесть когда, оградив чудную зелёную поляну. За забором уже поднялись молодые берёзки. Запела какая-то птица. «Значит, конец скоро дождю». Из дыры дождя выбежали, играясь, две собаки, потом снова скрылись за забором. Все хотели секса, а секс требовал любви. Менталитет заставлял нас идеализировать о сексе не по Фрейду, а по любви. Поэтому часто весной люди, вместо того чтобы с кем славно перепихнуться, оставались ни с чем. Словно пенсионеры с рассадой своих чувств в пластиковых стаканчиках, которая уже пошла в рост и даже цвела. Первые всё ещё не находили места, куда всё это высадить. Все в поисках дачи. Дача – прекрасная женщина. По весне мы стояли и терпеливо ждали большой настоящей любви. Те, кто был максималистом, кто был поумнее, не терялись, не теряли мгновения весны. Они так же смело брали незнакомых женщин, как и презервативы в супермаркете, наряду с сосисками и недорогим вином. Такие способны были взять не только города, но и деревни, и хутора, и аулы. Им было всё равно, кого брать. Я относился к другим. Я был заморочен на чувствах, на взаимных, на вечных, с перспективой развития. На хрена она мне нужна была, я и сам не знал и до сих пор не знаю. Привязалась ещё с уроков черчения. Я помню, как та уходила в точку, словно лыжня, словно железная дорога, пока мне их не заменили две её бесконечных изящных ноги, уходящих в одну весеннюю точку G. Я расковырял её пальцем, я открыл её, я обнаружил её. Только теперь я понимаю, что в этой самой перспективе крылся холодный расчёт. Мне просто повезло, как всякому инфантильному дураку. Я нашёл свою дачу, свой сад, свой цветок. Теперь я ездил на неё каждый день.